В это практически невозможно поверить, но герои нашего сегодняшнего рассказа вместе с одного из самых памятных дней – 9 мая 1945 года! Мы искренне желаем Борису Моисеевичу и Евгении Яковлевне Гитман в будущем году, когда мы все будем праздновать 75-летие победы в Великой Отечественной войне, отметить свою коронную свадьбу. А сейчас давайте дадим слово ветеранам.
Рассказывает Евгения Яковлевна: Когда началась война, мне было 15 лет, мы жили на Дальнем Востоке, в городе Биробиджан, столице Еврейской автономной области. Нас у мамы было четверо, я – младшая, оставалась с мамой, а две сестры и брат были призваны в армию, одна из сестер служила в ПВО, была зенитчицей, охраняла московское небо. Сестры остались живы, а наш брат погиб…
Ближе к концу войны я уже жила в Хабаровске, работала. Мы там перевозили грузы из Америки – ленд-лиз. Я была рулевым на небольшом судне, а так как роста я была маленького, мне ящик подставляли, чтобы я могла рулить. Мы перегружали грузы с больших кораблей, приходивших из США.
Поставки по ленд-лизу в Советский Союз через порты Дальнего Востока составляли так называемый тихоокеанский маршрут. Он обеспечивал около 50% всего объема за время войны. С началом войны на Тихом океане перевозки могли обеспечиваться только советским транспортом. Все незамерзающие проливы контролировались Японией, и советские суда подвергались принудительному досмотру, а иногда и топились. Морская часть пути от западного побережья США до дальневосточных портов СССР занимала до 20 суток. Грузы, которые приходили в порт Николаевска-на-Амуре, расположенный в устье реки Амур, впадающей в Охотское море, перегружали на баржи. По Амуру они плыли до Хабаровска, где перегружались на Транссибирскую магистраль.
С Борисом Моисеевичем мы познакомились там же, в Хабаровске, в 1945 году. 9 мая мы пошли на регистрацию, а там написано: «Не работаем, Победа!» Вскоре после того как мы поженились, его направили служить на Южный Сахалин. Позже из части прислали солдат, чтобы перевезти семьи офицеров. И я приехала к нему в город Маука.
Рассказывает Борис Моисеевич: Я родился в украинском местечке Пылявы, недалеко от Житомира. К началу войны уже окончил автодорожный техникум и меня призвали в армию и отправили сразу на Дальний Восток. Я помню, что стоял в строю, и помню, как нам, солдатам, раздавали письма из дома. И в письме родители, отец писали: просись на Дальний Восток. А я уже и так был там. Родители писали мне «просись», как будто солдат может проситься! Когда меня провожали в армию, мама подарила мне шерстяные носки. Но они и дня не прожили: шла борьба со вшивостью, и всю нашу гражданскую одежду у нас забрали. Письмо шло долго, два месяца. Помню, что прозвучала команда, и наш старшина выхватил письмо из моих рук и скомандовал становиться в строй. И письмо он потерял! А это было последнее письмо моих родителей… Вся моя семья погибла: мама, папа и две моих сестры.
Я тогда был рядовым, потом стал лейтенантом, военным переводчиком с японского языка. Должность не самая высокая, но очень важная. Переводчиков обычно не видно, но как вести переговоры без переводчика? Помню, как мы стояли в строю и полковник выбирал будущих курсантов, которые, по его мнению, пригодны к обучению на курсах переводчиков. Он задавал вопросы. Мне выпал вопрос, где жил Ленин. Я рассказал биографию Ленина. Он мне сказал выйти из строя. Выбирали людей, которые хорошо знали географию, историю, а у меня было уже техническое образование!
Но были и неприятности у меня. Как-то я получил увольнение в воскресенье, а идти мне некуда. И я по старинной привычке пошел в театр. Это было во Владивостоке. И в театре было «полтора человека»: шла война. И села возле меня женщина, мы с ней разговорились, и она пригласила меня прийти к ней или куда – не помню. Но отлично помню, что как только вышел из театра, меня схватили солдаты патруля. Вроде бы я не отдал честь кому-то. И двадцать дней я работал в аэропорту чернорабочим. Меня мой начальник – полковник – еле выручил, еле нашел. После этого меня больше не пускали в увольнение.
Война с Японией закончилась очень быстро. И меня отправили военным переводчиком на Сахалин, в комендатуру города Маука. После капитуляции беспорядок был на Сахалине страшнейший! Солдаты, бывало, плохо себя вели. И вдруг объявили мне: двух человек расстреляли перед строем. И я плакал. А генерал мне сказал: «Борис! Так надо было!» И я на всю жизнь это запомнил.
Не перечислить, что должен делать и чего не должен делать переводчик. И одна из моих обязанностей была объяснить командирам, большим командирам, что входить в обуви к японцам в дом нельзя. И как объяснить? И как снять сапоги, если ты в портянках? Ну, учились. Я объяснил, что в Японии надо снять обувь, портянки и подняться в дом.
Евгения Яковлевна добавляет: Если чашка чая, поданная гостю, полная, это неуважение! Нужно наливать чуть-чуть, чтобы гость сидел. Надо было всему учиться, и я научилась. Чайник у меня дома кипел постоянно, целый день!
Борис Моисеевич продолжает: Был у меня один эпизод, который я хорошо запомнил и которым горжусь. Война закончилась, все тихо. И пошел период освоения Дальнего Востока. Начали прибывать русские семьи с материка. И вот эпизод, по которому я получил благодарность. Приехал генерал – генерал-майор или генерал-лейтенант, тыловик, со свитой. Он приехал со специальным заданием изучить вопрос, как сумели японцы во время войны делать из каменного угля авиационный бензин. Меня отправили работать с этим генералом. Я уже был старшим лейтенантом. Помощник генерала докладывает: переводчика привел. А я стою. Генерал на меня посмотрел – и все. Ни здравствуйте, ни до свидания. Ну, началась работа, большая работа с японцами. Не помню уже, как называлась эта японская компания, которая делала авиационный бензин из каменного угля. Генерал добивался: черный уголь, белый уголь? Я говорю генералу: так мы никогда не найдем. Давайте я прикажу японцам принести образцы, и вы будете их называть русскими названиями. Я с ним два дня работал в тяжелых условиях. Была очень плохая погода, дождь. В итоге генерал мне объявил благодарность и попросил моего начальника объявить мне благодарность. Он позаботился, и меня наградили новой шинелью из английского сукна. Ботинки я хорошие получил, американские.
С 1905 года, после поражения в Русско-японской войне, и до 1945-го город Маука вместе со всем Южным Сахалином принадлежал Японии. В 1946 году его переименовали в Холмск. На тот момент там проживало 20 тыс. человек. В начале 1946 года главнокомандующим оккупационными силами США в Японии Дугласом Макартуром был отдан приказ о репатриации граждан Японии с Южного Сахалина и Курильских островов, которые исключались из-под юрисдикции Японии. Это послужило основанием для репатриации японских граждан с Южного Сахалина и Курильских островов. По советским данным на октябрь 1946 года, на юге Сахалина было зарегистрировано 275 тыс. японцев, корейцев, китайцев и айнов. Их репатриация проходила в два этапа: в ходе первого, с октября 1946 года по май 1948 года выехала основная часть гражданского населения, в ходе второго, с 1957 по 1960 год – несколько тысяч японцев, остававшихся на Сахалине по разным причинам. На первом этапе вывозили по 30 тысяч человек в месяц. Перед отправкой на остров Хоккайдо японцы прибывали в транзитный лагерь № 379 в Холмске, затем они перевозились в порт Находка, откуда на советских, американских и японских судах переправлялись в Японию.
Рассказывает Евгения Яковлевна: На Сахалине мы пробыли 3 года. А потом мужа вызвали в Москву, и он поступил учиться в Военный институт иностранных языков. Проучился там 5 лет. А я в Москве прожила еще больше – около 7 лет. Когда он уехал учиться в Москву, я осталась у мамы в Биробиджане. У меня тогда только дочь была – Галя. Я не знала, сдаст он экзамены и поступит или нет. Но когда он поступил, я взяла ребенка и приехала. Сняла квартиру под Москвой, в Кусково. Я привезла вещи из Японии, хорошие вещи, и продала их. И купила комнату.
Бориса после окончания направили на Байконур, он тогда только строился. У нас дети были маленькие, а семьи туда еще не пускали. Но, что интересно, моя мама туда смогла проникнуть: никому ничего не сказала, села на поезд и приехала туда, и им устроили встречу. Я, когда он уехал на Байконур, могла к маме уехать, но Галя в Москве стала учиться – и я задержалась еще на два года. Военная жизнь, офицерская – тяжелая. Но я держалась! Надо было держаться! Куда бы его ни послали, я была рядом. Даже когда у меня дети были, я ездила. У нас трое детей: старшая дочь и два мальчика. Они все сейчас в Америке.
Уже позже, когда мы сменили много мест службы в Средней Азии, я много насмотрелась на молодых офицеров после учебы, которые приезжали с женами из Ленинграда, из Москвы: они тут же бросали мужей и уезжали! Редко кто выдерживал. Это нелегкий труд, и в землянках, и в вагончиках жить. Но я знала: у него, кроме нас, никого нет!
Рассказывает Борис Моисеевич: Когда кончилась война, через год я попросился в отпуск. Родители мои погибли, и я поехал туда один, чтобы хоть что-то узнать. Но к кому бы я ни обращался: «Вы же тут жили! Как все было?» – «Мы не знаем, нас тут не было», – отвечали мне. Я приехал на станцию Староконстантинов. Подводы стоят. Я подхожу к одному мужику и спрашиваю: «Подвезешь до Пылявы?» – «А це оно де?» – спрашивает он у товарища. «Це колысь местечко было». Мне так больно стало слушать! Это же моя родина! Я побыл там всего одну ночь, больше не к кому было обращаться. Во время второго отпуска чувствую: мне одному не справиться. И меня тогда, как и во всех случаях, выручает моя Евгения Яковлевна! Она поехала со мной…
Продолжает Евгения Яковлевна: Мы остановились в Житомире. Люди тогда бедно жили, и каждая копейка была нужна. Я арендовала машину. Водитель знал это место, и мы поехали. Приехали туда, но опять никто ничего не хочет знать! Боялись говорить! Но когда мы приехали в базарный день к рынку, все бросили торговлю и подошли к нашей машине. А Борис был в форме, и один дедушка старенький вдруг как бросился на него! Он думал, что это не он, а его отец, который был его другом. И тут же он исчез, его забрали. Но все же местные показали нам – вон там они похоронены, в яме. И одна женщина повела нас к этой яме. Там был карьер, и туда немцы сбрасывали всех убитых евреев. Там похоронена вся его семья, мама, папа и сестры…
Рассказывает Борис Моисеевич: После обучения в Москве на Байконуре я служил уже майором, был политработником. Меня учили быть политработником среди войск и населения противника, поскольку я знал иностранные языки. Японский я уже забросил и основным языком у меня стал английский. На Байконуре был год. Потом меня отправили служить в Среднюю Азию – в Ташкент, а затем в город Тахиаташ в Узбекистане. Там мы служили 3 года. Потом переехали в город Фрунзе, Киргизия (сейчас это город Бишкек – столица Кыргызстана. – Прим. ред.). Там я был уже начальником над переводчиками, у меня был штат вольнонаемных. Это уже при Хрущеве было, мы готовили иностранных военных летчиков. И там, во Фрунзе, мы и осели.
В декабре 1956 года во Фрунзенское военное авиационное училище летчиков ВВС СССР прибыли первые иностранные курсанты. Два года спустя училище полностью перешло к подготовке авиационных кадров для вооруженных сил развивающихся стран. В период с 1957 по 1992 год во Фрунзе по ста авиационным специальностям было подготовлено более 21 тысячи человек из 54 стран. Многие из выпускников училища стали впоследствии известными военными и политическими лидерами. Среди них – Хафез Асад, президент Сирии, маршал авиации Дельбах Сингх, командующий ВВС Индии, индийский и монгольский летчики-космонавты Р. Шарма и Ж. Гуррагча, а также практически весь руководящий и летный состав ВВС Конго, Анголы, Мали, Зимбабве, Гвинеи, Мозамбика, Йемена, Гвинеи-Биссау, Вьетнама, Лаоса, Монголии и Кубы.
Евгения Яковлевна добавляет: К тому времени наши дети устали школы менять, и в каждой республике нужно было язык учить. А Борис боялся уходить из армии. Говорил: «Что я буду делать? Мы умрем с голоду». Плакал – не хотел! А я настояла. Квартира хорошая, дети растут, я пошла на работу. Город большой, красивый. Сколько можно? Поднимают и утром и ночью…
Так на 31-м году его службы мы демобилизовались. Муж стал преподавать в университете английский язык. Хорошая работа, его уважали.
Но когда наши все дети и внуки переехали на постоянное место жительства в Америку, жить без родных становилось все грустнее. И одиноко. И тогда дети нам выслали вызов. Как только мы приехали, мужа взяли на работу в еврейскую общину преподавать людям без знания языка, которые только приехали. И он преподавал в такой школе. Тут многие знают Бориса Моисеевича, те, кто у него учились. Борис не любит о себе ничего рассказывать, считает, что он рядовой человек. А я считаю, что о нем должны знать. Он очень честно прожил свою жизнь и много добра людям сделал, ну и я рядышком с ним.
Ирина Насекайло, Вячеслав Клименко (консультант, военный историк)
Фото из архива семьи Гитман