В мартовском номере нашего журнала мы рассказывали о Михаиле Семеновиче Тесляре. Контакты ветерана предоставил редакции Александр Браверман, сказав, что Михаил Семенович дружил с его отцом Григорием Ароновичем Браверманом. Познакомились они здесь, в Бока Ратоне, и при первом знакомстве выяснили, что в 1944 году им довелось служить в одной роте в Белой Церкви в Украине, но в разных взводах. Григория Ароновича уже, к сожалению, нет с нами, но он оставил свои воспоминания для детей и внуков. Его родные думают в будущем их опубликовать, а пока с разрешения его сына мы публикуем отрывки из них – еще одно свидетельство очевидца того времени…

Гнивань

До войны поселок Гнивань назывался станция Гнивань Юго-Западной железной дороги. В поселке было два крупных предприятия: гранитные разработки со знаменитым на весь Союз гранитом и Гниванский сахарный завод. Было несколько более мелких предприятий. В связи с этим, начиная с 30-х годов, в Гнивани начали селиться евреи из различных местечек. Так, в Гнивани поселились наши родственники: Татарчуки, Браверманы, Бейгель, Шварц, Шварцман, Вайнберг и другие. Евреи в Гнивани не имели четкой границы проживания, как было свойственно местечкам, они жили на различных улицах.

После оккупации в 1941 году и после установления границы по реке Южный Буг между левым берегом, где находились немцы, и правым берегом, где были румыны, некоторые евреи Гнивани начали переправляться на правый берег Южного Буга. Так, в Красное убежала семья наших родственников Вайнберг Мордко, Зисл и их дочь Люся…

… В переправе евреев Гнивани на правый берег за определенную мзду принимали участие верующие из Ворошиловки, многие из которых были рыбаками и имели лодки. Их называли штундистами (христианское религиозное движение, получившее распространение в XIX веке сначала в южных (Херсонской, Екатеринославской, Киевской) губерниях, а затем и в других регионах Российской империи. – Прим. ред.). Но многих румыны поймали во время переправы и ночью отправили обратно через плотину в село Сутиски. Несколько человек решили снова переправиться на правый берег.

Они дождались поздней ночи, было очень холодно, и ребенок Клары Фигман посреди реки начал сильно плакать. Переправлявшиеся потребовали от Клары успокоить ребенка, иначе они все снова будут пойманы. В порыве такого стресса она выбросили его в воду, и он утонул. Многие из переправившихся разбежались по местечкам Транснистрии, однако несколько человек были вынуждены вернуться в Гнивань, где в дальнейшем и погибли. Клара Фигман в последующем пыталась повеситься и ее неоднократно вытаскивали из петли.

К лету 1942 года в Гнивани осталось около 110 – 115 евреев. За день до начала уничтожения из Гнивани бежала Доня Йопель с мальчиком Абрашей, оставив маленькую дочку у наших родственников – Татарчуков. Но на следующий день, в субботу, 5 июня 1942 года, на еврейский праздник Швис, в 5 часов утра полицаи в количестве 35 человек во главе с начальником Мыколой Ивановичем Березовским начали облаву на евреев Гнивани.

Все находящиеся в Гнивани были отведены в лес и расстреляны. Единственный, кто остался в живых, был Миша Райкис. В Гнивани погибло 110 человек вместе с доставленными из окружающих сел. Из села Михайловка в Гнивань привели семью нашего дяди Бравермана: Гершл, Сура и дочь Рухл, а также мальчик из фамилии Герберт, который спасся от погрома в Тыврове. В Гнивани уничтожены семьи Татарчук Лазаря, Уклист Хайни, Майстер Сони, Татарчук Ривы, дочь Дони Йопель, Бейгель Фавл, семья Мойше Бейгель и другие наши прямые родственники…

Местечко Тывров

В 1941 году местечко Тывров было районным центром. По подсчетам нашего отца, на начало оккупации фашистами 17 июля 1941 года в Тыврове оставалось 816 евреев более чем из 900 проживавших. Достоверны ли эти данные, нам неизвестно, возможно, в архивах имеются другие сведения. В мае 1946 года отец сообщил нам, что, по его подсчетам, в Тыврове немцы уничтожили 798 евреев, и в живых осталось только 18. Это: наша семья из четырех человек, Мейкельман Роза с дочкой Хавой, Роза Шнайдер с детьми Геной и Люсей, девушка Бая, Гита Духовная с дочкой Ханой, Фрида Трамбовлер с дочкой Маней, Соня Калика с мальчиком Мусей, Соня Ткач, Шейва Герберт, гостья, приехавшая из Киева, Броня Берман, были еще 2 женщины и ребенок, которых звали «ди американер»…

…После оккупации 17 июля 1941 года молодых мужчин и юношей начали забирать на земляные работы. В конце августа 1941 года немцы придумали причину невыполнения их приказа, устроили облаву, выловили 28 самых крепких мужчин и юношей и 28 августа 1941 года всех их расстреляли в Черном лесу. Среди этих 28 были наши родственники Зейде Шнайдер и его сын Боря Шнайдер. Жена Зейде Шнайдера Роза после этого была постоянно насторожена и при первом известии о начале облавы 1 декабря 1941 года убежала с детьми из местечка. Затем в местечке все приутихли, боясь очередных козней оккупантов.

1 ноября 1941 года в субботу утром в Тыврове эрзацкоманда (скорее всего, речь идет об айнзацгруппе (полиции безопасности и СД) от нем. Einsatzgruppen; это военизированный эскадрон смерти нацистской Германии, осуществлявший массовые убийства гражданских лиц на оккупированных территориях стран Европы и СССР. Играл ведущую роль в «окончательном решении еврейского вопроса». – Прим. ред.) при содействии местных полицаев начала облаву. Местечко было окружено со всех сторон. Первую партию евреев отвели в Черный лес и расстреляли. Евреи начали разбегаться и прятаться. Утром вся наша семья убежала на поля по дороге на село Онитковцы. Слева от дороги там была плантация неубранной сахарной свеклы, а справа стояли скирды с соломой, расположенные близко к так называемой Кубанковой долине и речушке, вода которой ниже образовала пруд. На расстоянии более двух километров со стороны Тыврова поля хорошо просматривались, и при первой опасности оттуда можно было бежать. Из дома мы бежали быстро, одетые в то, в чем нас застало известие о начале облавы. Отец был одет в пиджак, мать была занята по хозяйству и была одета в куфайку, Гриша в пиджачке, а Клара в ситцевом платьице. Отец захватил с собой штыковую лопату, мать – кусок хлеба и бутылку молока. Весь день на поле были слышны автоматные очереди в Черном лесу. Днем женщины были на поле, чистили свеклу, а на ночь забирались в скирду. Возник вопрос, как быть дальше без еды, воды и одежды. Днями было прохладно, но сносно, а ночами начинались морозы и падал снег. Боязнь быть схваченными удержала нас от попыток уйти с поля за водой, едой и одеждой. Но воду можно было набрать в речушке. Одной бутылки на четверых было мало, а ходить к речке мы боялись, ибо появлялись следы на снегу. На случай охоты на нас с собаками мы выработали план побега с поля через Кубанковую долину и речушку. В воскресенье, 2 ноября 1941 года, расстрел евреев в Черном лесу продолжался. Днем в Тыврове началась свадьба Стаси Годовской и Анатолия Форманюка. Играла свадебная музыка, и одновременно были слышны крики несчастных людей и автоматные очереди в Черном лесу.

Наши женщины начистили сладкой сахарной свеклы, набрали на полях сырой картошки, морковки, и это стало нашей едой в течение 12 дней, пока мы прятались от облавы. Некоторые из крестьян видели нас на этих полях, но никто не выдал, а один раз кто-то принес и дал отцу большой кусок хлеба. На 12-й день мы все очень ослабели, особенно мать, которая не могла кушать сырые овощи. Кто-то из крестьян сказал отцу, что эрзацкоманда снова вернулась в местечко, привезла с собой овчарок и они будут искать на полях оставшихся в живых евреев. У них были точные данные, сколько евреев еще не уничтожено. Мы решили ночью пересечь дорогу на Красное и по долинам добраться в Ворошиловку, где родился и отец, и мы. Это было время, когда территория на правом берегу реки Буг перешла под управление румын…

Местная полиция была заинтересована в уничтожении всех евреев, чтобы не оставалось свидетелей их злодеяний. Эрзацгруппа не все время была в Тыврове, они приезжали, когда полицаи подготавливали им очередную группу жертв.

Наша двоюродная сестра Роза Шнайдер 1 ноября, когда началась облава, схватила за руку маленького Гелека и взяла на руки грудную Люсю, перебежала через шоссе и спряталась на пустыре православной церкви, которая была разрушена в 1935 году. Никто бы не подумал, что там прячутся. На четвертый или пятый день она через лаз за пивоваренным заводом бежала на Онитковскую дорогу, где мы ее на рассвете увидели. Отец сказал, что надо ее направить на Красное, где были уже румыны, и мы указали ей дорогу, но она ушла в Онитковцы и еще какое-то время пряталась у няни ее детей…

… Девушка Бая убежала к речке возле еврейского кладбища, перешла через речку и спряталась в кустах. Ночью начались морозы, и она отморозила все пальцы ног.

Спасшиеся евреи оказались в гетто Красного, Ворошиловки и других местечек. Когда румыны полностью заняли Тывров, они там организовали гетто на центральной улице, примыкающей к забору польского костела, которая чудом уцелела и не была разрушена во время погрома. Часть уцелевших, особенно из Красного, была водворена в это гетто… Уничтожением евреев и разрушением их домов закончилась история местечка Тывров в ноябре 1941 года.

Гетто Ворошиловка

Местечко Ворошиловка было расположено на правом берегу реки Южный Буг, на излучине. В сторону местечка рельеф был пологий, и ряд улиц местечка часто затоплялся весенними паводками. С запада протекал приток реки Южный Буг, что увеличивало зону затопления. На левом берегу Южного Буга шла улица вдоль реки, которая называлась Забужкой. В Ворошиловке было много верующих, которых называли штундистами. Население села лояльно относилось к евреям, многие из них владели языком идиш, работали совместно с евреями и поддерживали дружеские отношения. Явного антисемитизма среди крестьян Ворошиловки не было, что особенно сказалось в период оккупации.

В июле 1941 года, когда Ворошиловку оккупировали немцы, был назначен старостой села Ладым Яблочнюк, а старшим над евреями назначили резчика из местечка Меира Прилук. Еврейским полицейским вызвался работать местный еврей Сымха дер Ройтер.

Наша семья спаслась от погрома в местечке Тывров и на 13-й день, 13 ноября 1941 года, добралась до Ворошиловки, которая была нашей родиной, и мы надеялись, что сумеем как-то выжить. Изможденные, замерзшие и голодные, мы утром перешли через приток реки Буг со стороны села Борсков и зашли в дом наших родственников Трахтенбергов. Увидев нас, они перепугались и начали упрашивать нас уйти из их дома. Наша родственница, сестра прабабушки по матери, мы ее звали Миме Лея, забрала нас и отвела к жене ребе, которая жила на синагогиальной улице, а затем к родственникам на краю местечка, к Мунье Ковалик. Но вскоре туда прибежали Меир Прилук и Сымха дер Ройтер и начали требовать от нее уйти из местечка. К тому времени в Ворошиловке уже было 12 человек, бежавших из Тыврова: наша семья, Гитл и Хана Духовные, Соня и Муся Калика, Соня Ткач и трое, которых называли «ди американер».

На следующий день из села Шершни приехал какой-то румынский начальник, и Сымха дер Ройтер пригнал нас на румынский пост, который находился в бывшей школе. Вскоре пришел староста села Ладым Яблочнюк. Мой отец в 1935 году спас семью Яблочнюка от несчастья: их сыну грозила смертная казнь за драку, в которой погиб один из наших односельчан. Так как сын Яблочнюка действовал в целях самообороны, ему условно дали один год принудительных работ. Мы были страшные, отец оброс, и вначале староста его не узнал. Стал вопрос об отправке нас обратно в Тывров. Потом староста узнал отца, кинулся его обнимать и сказал: «Для всех я староста, а вот для тебя – Ладым». Румыну он сказал, что все из семьи Браверман ворошиловские.

Дети других спасшихся из Тыврова быстро перебежали к нам. Тогда староста сказал, что у моего отца было до черта сестер, и это все их дети. Он предложил румыну пойти к нему домой, у него, мол, есть бутыль цуйки (крепкий румынский алкогольный напиток. – Прим. ред.), и дал указание Меиру Прилук внести всех в список местечка.

Так началась наша жизнь в Ворошиловке. Муня Ковалик выделил нам маленькую пристройку, где с трудом можно было разместиться… 13 дней на полях Тыврова без одежды и еды сильно нас ослабили, мы были на грани истощения… Когда местные крестьяне узнали, что мы спаслись от тывровского погрома, нам многие начали приносить: кто немного картошки, кто лука, а кто даже зимнюю одежду. Но этого было недостаточно, и ко всему мы заболели сыпным тифом. Мать очень плохо кушала, часто бредила и с трудом выздоравливала.

Весной 1942 года в Ворошиловке образовалось гетто на территории, прилегающей к торговой улице, что состояла из 21 дома. Нас переселили в дом Шмиля Барера. Летом 1942 года в Ворошиловку пригнали большое количество евреев из Северной Молдавии, Черновцов и румынских местечек Ботошани, Дорохой и Штефанешты. В связи с этим и недостатком площади евреи обратно расселились по всему местечку. В каждом доме поселили по 7 – 8 семей. По дороге в Ворошиловку румынских евреев грабили, забирали все ценное, и они прибыли почти голые и босые. Так как в Ворошиловке свирепствовал сыпной тиф, многие из них в этой тесноте скоро тоже заболели и от этого, а также от голода и холода начали умирать.

Гетто не имело четкой границы, и многие через речушку уходили в соседние деревни выпрашивать еду, а кто имел какие-нибудь вещи, – выменивать их на продукты. Но горе было тем, кого ловили за пределами гетто. Их отвозили на румынский пост в школе, все отбирали и смертельно избивали. Для румын это было привычным и обычным делом…

…Весной 1942 года гетто обязали ежедневно направлять в село Шершни по 10 человек для работы в румынском центре. Это была не работа, а чистое издевательство. Нас заставляли чистить дорожки, натирать их кирпичом, переносить кирпичи и камни с одного угла двора в другой, а на следующий день обратно… За невыполнение работы румыны били специально изготовленными нагайками, в которые были вплетены куски железа или олова. От такого удара лопалась одежда и разрубалась кожа, рубцы оставались на всю жизнь. Однако те, кто попадал на эту работу, были рады, ибо переход в Шершни и обратно никем не контролировался, поэтому появлялась возможность выпрашивать или выменивать еду для остальных членов семьи.

Затем начали забирать евреев гетто для труда в рабочих концлагерях. Так, в Нестерварка на Тульчинские торфоразработки из Ворошиловки было отправлено свыше ста евреев. В Могилев-Подольске собрали колонну евреев и отправили до станции Журавлевка, а оттуда пешком до Нестерварки. По дороге застрелили несколько человек, которые не могли идти. На торфоразработках работали с раннего утра до поздней ночи. Кто возвращался с работы, получал пол-литра супа, в котором было 3 – 4 горошины и 14 – 16 крупинок пшена, а также 200 граммов эрзацхлеба. Кто был не в состоянии выходить на работу, тех не кормили, и люди умирали с голоду. Когда я бежал из лагеря, кто-то донес об этом на пост. Румыны схватили моего отца и требовали выдать меня. Его так били, что кровь хлынула у него из ушей, в последующем он оглох на левое ухо. Многие бежали из лагеря Нестерварки. Побег был сопряжен с большим риском…

Затем шестерых человек из нашего гетто отправили работать на станцию Жмеринка на железную дорогу. Лагерь работающих евреев из гетто Транснистрии разместили внутри лагеря военнопленных на улице Киевской. Ежедневно мы расчищали железнодорожные пути, исправляли поврежденные участки, проводили земляные работы. Иногда нас направляли работать в бригадах под началом немцев. Это была не работа, а издевательство… Бежать из двойного лагеря было невозможно, но через месяц при переходе с работы в лагерь я сумел бежать.

В самом гетто люди умирали от истощения, сыпного тифа и желудочно-кишечных заболеваний. Над гетто постоянно витал страх смерти и наказаний. За Бугом хозяйничали немцы, которые часто переправлялись на правый берег в поисках приключений, грабежа и издевательств. Особенно было страшно в зимнее время, когда река замерзала.

Вечером 9 января 1944 года в Ворошиловку вошла воинская часть Красной Армии, но очень скоро отступила. Румынский пост был снят, и гетто осталось без особого управления, однако немцы очень часто появлялись в гетто. Это был особо страшный период, который длился до марта 1944 года, когда Ворошиловку полностью освободили части Красной Армии.

Такова краткая история Ворошиловского гетто.

Продолжение в следующем номере.